Мою практику можно разделить на два действия: движение внутри ребер и движение вне. Внутри ребер -масляная живопись - я наблюдаю за процессами внутреннего диалога с Богом, ищу момент развоплощения с ним. Вне ребер - войлочные объекты - я изучаю опыт других людей, зафиксированный в Библии. Свои исследования для каждого из движений я фиксирую в статьях, стихах, документальных фильмах, публичных практиках-экспериментах.

Я обращаюсь к масляной живописи в консервативном ее ключе - послойной технике. Это создает пространство для долгого подхода. Каждая картина - это новый нарратив, который я не встретила в искусстве до меня, мой ответ на вопросы. Это большое благословение получить ответ и я отдаю Ему уважение, я работаю год над картиной, я исповедаюсь ей, затирая слои исповеди слоями свинца. И это не люди на них. Это химеры мыслеформ, на которые я набрела в темноте своих ребер, объемы которых запомнила, прикосновением к ним, они не визуальны, а статуарны и интеллигибельны. Это реликварии.

Про войлок я могу сказать меньше. Это шерсть, я сама ее окрашиваю. Я нахожу описание природы в библейском сюжете и изображаю его. Так я учусь жизни, раз уж я живу.

Как выглядит процесс создания работы: от исследования к материальному воплощению? Например, монастырские дневники → эскизы → объекты.

Я разговариваю с людьми, стараюсь говорить с Богом и со структурами, как агентами культуры. В разговорах я узнала, что довольно сильно отличаюсь. В разговорах узнала, что между нами общего. В разговорах я узнала, что всем больно. В разговорах я узнаю, что сняло их боль. Отличия создают ракурс того, что такое человек - это входит в сюжеты картин, иконографию. Боль и ее разрешения входят в социальные проекты, войлочные работы, проектирование культурного центра.

Я много скрываю в себе, много таю. Человек огромен. То, что выливается из меня во внешний мир - это то, что станет полезно культуре. Новый нарратив в живописи, новый сюжет - такое должно быть, потому что это ответ на новый вопрос человечества. Войлочные объекты служат популяризации и презентации концепций Библейского Сада.

Если мои тексты полезны - то они могут быть использованы. Сейчас сила моих текстов - это презентации и документы, акты и дополнительные материалы, которые представляют мои идеи у тех, кто дает деньги на их реализацию. Столько согласований, переговоров - диалогов. Разве можно их все включить в практику? А между тем - она идет. В моем фильме Путешествие к черному монашеству. Диалоги вы найдете примеры моих диалогов с монахами, но неужели я могла рассказать все?

Тема «Бого-Человеческого вуайеризма» звучит провокативно, но подкреплена конкретными инструментами: сотрудничество со Сколтехом, клиниками, грантовая история и т.д.. Это не манифестация, а методология. Я люблю разные слова, но это всегда неточная описательная схема. Слова, которые дают максимально приближение - звучат профессионально и это нормально.

Во время Мольбы я была вынуждена найти новое описание термину Деперсонализация, т.к. с монахами такими словами общаться трудно. Я нашла - Бог умер в моих ребрах. Поэтическая форма более коммуникативна для вас?

Доступна визуальная форма и ощущение от визуальной формы. Их я контролирую, они и доступны.

Для Бога. Я призываю Его к ответу на мои вопросы. Он отвечает и Его ответы я вижу на холсте. Прежде на моих холстах были мои вопросы ему, теперь они, слово иконы - ответы.

Как реагируют на ваши работы в православной среде? Сталкивались ли с критикой или непониманием из-за смешения сакрального и научного?

Все зависит от уровня насмотренности и внутренней свободы вперемешку с бесстрашием. Я сталкивалась с непониманием обнаженной натуры. И видела, как они плачут, обнаженные вставши перед вечностью.

Я всегда смотрю в вечность, я всегда мысленно в ней.